Сергей жил в Казани, играл в рок-группе и не задумывался о будущем, пока в 33 года ему не поставили диагноз — рак крови. Через год лечения врачи рекомендовали пройти трансплантацию костного мозга. Сергей рискнул, смог найти донора и выжил. Прошло два года, и он собирается встретить свою «генетическую сестру» — Любовь.
«НМИЦ гематологии» выглядит со своими серыми кирпичными стенами еще тусклее, чем погода в Москве. Субботнее утро 14 сентября холодное и ветреное. Говорят, вчера был последний «летний» день. А вот внутри донорского отделения, наоборот, тепло и светло. Сразу и не скажешь, чего больше: людей или красных шариков. Это маленькое помещение в обычное время — зал ожидания для доноров, поэтому во время мероприятия постоянно ходят люди на типирование.
Центр празднует День донора костного мозга на неделю раньше, потому что врачи уезжают на конференцию. На единственной афише, которая висит в регистратуре, фотография Сергея на сцене. По плану он встретит своего донора в самом конце: после слов врачей, бывших пациентов, волонтеров и своего выступления с «братишками» — группой «Волга-Волга».
Мы встретились с Сергеем Татарским за неделю до мероприятия, на котором он впервые увидит своего «генетического родственника» — донора костного мозга. По правилам, познакомиться донор и реципиент могут только через два года после трансплантации.
Там он будет сильно волноваться. Намного больше, чем когда просто думает об этой встрече. Хотя со стороны так не скажут: он уверенно войдет в холл донорского отделения с гитарой за спиной, будет улыбаться и болтать со своими знакомыми, с которыми вместе лежал в больнице. О его волнении можно будет догадаться только по тому, как он будет стараться держаться рядом со своей женой Дианой, когда всё начнется.
Из-за рок-н-ролла не понял
В 2016 году Сергею было 33 года. Он играл в группе, постоянно был в разъездах, на стрессах и «допинге». «В этом состоянии сложно понять, что с тобой что-то не так. Думаешь, что не выспался». В ноябре стало невозможно находиться на сцене, и он он пошел по врачам.
— А в группе никто не заметил твоего состояния?
— Знаешь, рок-н-ролл, все достаточно загашенные. Не хочу сказать, что всем пофигу, но говорят: «Ты, давай, поменьше этого… и проспись».
В трех больницах Казани ему говорили, что ничего страшного нет: прикладывай спиртовой компресс, и всё будет хорошо. Никто ничего не заподозрил. В это время его теща из Уфы, работающая врачом, попросила приехать для тщательного обследования. Добрался он к ней в очень плохом состоянии. После анализов и пункции (прокол стенки сосуда, полости или какого-либо органа с лечебной и диагностической целью. — Прим. ред.) стало понятно, что что-то не так с кровью. Через день поставили диагноз — лейкоз. Как ему сказали, «заболевание излечимое, но опасное». До этого он и думать не мог, что это рак.
Воспринял это легко. Подумал: „Вау, наконец отдохну!“. Я знал, что всё будет хорошо. В семье, конечно, плакать начали все
Его сразу предупредили, что в Уфе он не вылечится, поэтому нужно искать больницу. Они с женой начали думать, где лечиться. Из вариантов были заграница с бешеными ценами, Казань, где он жил, Москва и Питер. В Казани его отговорили: сначала сказали, что не возьмут без прописки, а потом добавили, что ему тут всё равно не вылечиться.
Сергей приехал в центр гематологии Москвы, чтобы умолять: там не было ни квот, ни мест. Они с женой сразу пошли к директору. «Мы сидели часа два, она вышла и говорит: „Да у вас совесть есть? Тут все такие“. Я ей просто показываю ногу, на которой огромное пятно. И она нашла одно место». Сергей рассказывает, что этот гематологический центр — научный, поэтому у врачей есть еще и исследовательский интерес к пациентам. Они часто берут интересные случаи: например, беременных или людей с несколькими онкологическими заболеваниями сразу.
Когда Сергея положили в центр, все сразу пошло хорошо: персонал и врачи стали как родные, условия в больнице были современными. Ему выделили квоту на лечение по месту прописки в Саранске. Всё лечение на этапе химиотерапии он получал за счет местного Минздрава. Сергей прошел четыре больших курса химиотерапии, два поддерживающих и еще один высокодозный курс перед пересадкой костного мозга. Но во время курса он надеялся, что пересаживать костный мозг не придется.
Встал вопрос: а если не выживу?
«Я смерть видел постоянно — вокруг, за стенами. Людей меняли только так; увозили, и всё», — рассказывает Сергей. Умирали онкобольные обычно в первые дни после Нового года. Это связано не только с тем, что кто-то позволяет себе выпить и нарушить режим — у людей стоит психологическая установка, что нужно дотянуть до Нового года.
«Многие умерли. А я так не думал про себя. Начал прикидывать, что делать в этом случае, и начал интересоваться тем, как всё устроено в жизни. Пришел к йоге. Люди в больницах сильно верующие: иконками спасаются, молятся. Заехал в новую палату, руку засунул под подоконник, а там иконка. Не весело. Я решил, что буду немножечко по-другому. Повесил себе индийских богов и всех радовал. Они цветные, яркие, красивые. Иконы достаточно удручающие. Было много атеистов, но им было не тяжелее. Вообще никому там не тяжелее и не легче».
Сергей впал в ступор от вопроса, сможет ли он выжить. Это случилось на первом же курсе химиотерапии. Он обратился к психологу. Вместе с ней он начал анализировать себя, свое прошлое и отношения с людьми. Сергей заметил, что в списках желаний и целей, которые она просила писать, он всегда упоминал медитацию. Так он сам ответил на свой вопрос, что ему поможет в борьбе со своими страхами.
Найти уроки медитации оказалось проще простого. Потом Сергей начал соблюдать диету. «Я думаю, это навсегда. Всегда есть, куда сделать шаг. Это называется тантра — несгибаемое намерение. Например, намерение быть здоровым и счастливым».
Сергей в больнице умудрился записать не только альбом для «Волги-Волги», но и свой сольный. Ему привезли компьютер, звуковую карту, микрофон и гитару. Когда играл в палате, в дверном проеме толпились люди. Он думал, что мешает, а они просили его не останавливаться. Коридор в больнице метров тридцать, и пациентам ничего не остается, кроме как ходить взад-вперед. Сергей развлекал всех, как мог. Выступал даже на импровизированном квартирнике, когда был уже на третьем курсе химиотерапии. «Всех под капельницами свезли. Я так в жизни не волновался, но, кажется, поздоровел на несколько процентов». Пациент должен пройти три курса химии, и потом консилиум врачей решает, нужна ему пересадка костного мозга или нет. Сергею пересадку порекомендовали. Из отделения химиотерапии его перевели в ТКН (отделение трансплантации костного мозга. — Прим. ред.), где отношение было совсем другое. «В отделении химиотерапии ты лежишь как в пионерском лагере. За тебя несут ответственность, и я к этому привык. А когда ты идешь на трансплантацию, тебя первым делом „осаживают“. Сам принимай решение, сам ищи донора, как позволяют средства: в России или в международном регистре». Родная сестра Сергею не подошла. Найти донора в международной базе — дорого, но она в тысячу раз больше, чем российская. Повезло, донор нашелся на родине. Их было даже несколько, но самое точное генетическое совпадение — 9 из 10 — было с донором из Калининграда.
Сама себя не узнала, ринулась одна в большой город
Любовь Елисеева приехала в Москву за день до встречи. Эта маленькая хрупкая женщина одна сидит на диване и постоянно перебирает руками. Во взгляде — пелена, а холодно-голубого цвета глаза только добавляют тяжелого чувства волнения. Она еще ничего не знает о том, для кого сдавала костный мозг. Догадывается, что это мужчина, так как ей пришлось сдавать кровь два дня подряд. Масса тела реципиента была больше ее.
«Я не буду права качать. Захочет — захочет, не захочет…», — так отвечает Любовь Елисеева на вопрос, пойдет ли она после этой встречи общаться с тем, кому спасла жизнь.
Конечно, Сергей хочет потом провести с ней время. Только я не могу сказать этого ей и успокоить, потому что она всё еще не знает, что этот высокий темноволосый мужчина с гитарой за спиной, который зайдет через минуту в зал, ее реципиент. До начала мероприятия они даже будут сидеть спиной друг к другу и ни о чем не будут догадываться. Хотя Любовь всё-таки немного поглядывала на него и чуть подслушивала его разговор со знакомым.
Сергей говорил, что «пересадился» два года назад. Как раз два года назад и я сдавала кровь
Около четырех лет назад Любовь жила в Липецке и работала акушеркой. «Летом ко мне пришла соседка и сказала, что там акция для онкобольных проводится, нужно кровь сдать. А я же акушер, всю жизнь кровь сдавала. Нам ничего не говорили, что мы будем в регистре, и подробностей не объясняли. Сдали и забыли». Потом Любовь вместе с семьей переехала в Калининград.
Через два года Любовь везла дочь в центр переливания крови. Ей только исполнилось 18, и она очень хотела стать донором. Именно тогда ей позвонили и сказали, что ее костный мозг подходит больному лейкозом. «Они спросили, не хочу ли я стать донором костного мозга. И я говорю „Конечно!“. Я даже не раздумывала, сразу согласилась».
Вечером она рассказала всем своим «домашним». Муж спросил, хорошо ли она подумала, только вот Любовь уже ни капли не сомневалась, хоть и не знала, как проходит процесс забора клеток костного мозга. Через месяц она поехала в Санкт-Петербург, чтобы сдать дополнительные анализы. Ее муж тогда удивился, как она так легко одна рванула в Питер, ведь Любовь всегда боялась больших городов.
Для меня вообще было удивительным, что я кому-то подошла. Что человек мне родной. И как я могла не дать ему жизнь? Я ведь акушерка
Ей предложили два варианта: взять костный мозг из тазовой кости или из периферической крови. В первом случае смутил наркоз: «Я подумала, что у меня волосы и так выпадают, а наркоз это только осложнит», — смеется она. Решили сдавать кровь более «утомительным» способом: неделю она колола себе препарат, «выгоняющий» кроветворные клетки из костного мозга в кровь. Любовь вспоминает, что тогда была жуткая ломота в костях, из-за которой всё-таки пришлось принять обезболивающее. Потом она два дня по четыре часа лежала и сдавала кровь.
Больница осталась в ее памяти как место с угнетающей атмосферой. Она вспоминает маленьких больных раком детей, которые тихо сидели в коридоре. Вспоминает молодого парня с двумя капельницами и худую лысую девушку. «Всё это нужно освещать, чтобы люди шли помогать таким людям». Любовь никогда не забывала о своем реципиенте. В церкви каждый раз ставила за него свечку. Через полгода пыталась узнать у врача, как он поживает, но отвечали ей расплывчато. И она поняла, что навязываться не надо.
Риск, побочки и социализация
Никто не давал Сергею гарантий: костный мозг может не прижиться, может понадобиться еще пересадка или даже не одна. Тогда он уже был на поддерживающей терапии и отлично себя чувствовал: волосы растут, тромбоцитов в крови достаточно. «Сложно принять решение, потому что чувствуешь себя сносно. Но мы решили рискнуть. Без трансплантации костного мозга в течение пяти лет вероятность рецидива — 70 %. А если пройдешь трансплантацию, то около 50 %. Ты выигрываешь всего двадцать [процентов], но проходишь полное перерождение».
Сергей не понимал, как это — умереть. Он был уверен, что с ним этого не произойдет. На трансплантацию он шел с легким сердцем, потому что знал: за него кто-то борется, кто-то сильный.
— На что похож этот «кто-то»?
— На любовь, из которой все сделано.
Трансплантация костного мозга обошлась ему примерно в 500 тысяч рублей. Деньги собрали за три недели в социальных сетях. Донору Сергея на тот момент было 43 года — критический возраст для доноров, потому что сдавать стволовые клетки можно только до 45 лет. «По рассказам знакомых, всем попадаются молодые европейцы. Но не угадаешь. Моему товарищу подошел молодой европеец, но он до сих пор тяжело приживается, хотя раньше меня прооперировался. А я после трансплантации как будто бы заново родился. Не резко, а плавно и стабильно».
10 дней Сергей «обнулялся»: проходил высокодозную химиотерапию, чтобы подавить иммунитет и функционирование костного мозга и таким образом предотвратить отторжение пересаженных клеток. Состояние было нормальным. По-настоящему тяжело было потом, когда начались побочные эффекты от пересадки. «Я чувствовал себя более-менее хорошо: была только температура, тошнота. А вот через неделю после пересадки начался бред: не узнаю жену, не сплю и не бодрствую, ходить не могу. В общем, было весело».
Через месяц Сергей начал поправляться, и его перевели в общую палату. Но там тоже было несладко: еще месяц он боролся с побочками. Его долго не выписывали, но успокаивали тем, что если донорские клетки приживаются с борьбой, то потом крепче держатся. И только в начале октября его отпустили в квартиру, которую они с женой сняли рядом с больницей.
Сергей начал самостоятельно ходить на процедуры, гулять. «Гулять — это когда поднялся на пять ступенек и отдыхаешь», — добавляет он. В режиме «дом-больница» он жил до июня, и потом его отпустили совсем. Он поехал в Уфу в подготовленную стерильную квартиру и прожил там всё лето «в тепличных условиях». Получил инвалидность, играл концерты на улице в парках. И в сентябре в первый раз поехал выступать на фестивале. А через месяц вернулся в Казань и постепенно начал вливаться в жизнь. «Возвращаться в общество было трудно. Говорить даже было трудно: мыслей много, а выразить не могу. Это потому что людей давно не видел». С нового 2019 года Сергей снова разъезжает по гастролям с «Волгой-Волгой».
Самый мрачный период он вспомнить не может. «Это были отличные деньки. Было депрессивное состояние, когда кончается терпение. Но сейчас острота ощущений прошла, трудности забываются очень быстро. Меня это многому научило, я обрел новую степень близости с родными. Полностью поменял образ жизни».
Я, после того как социализироваться начал, про это всё не вспоминаю. Может быть, зря. Жизни людей, которые пережили то же самое, часто начинают вращаться вокруг этого — они идут работать в благотворительные фонды, помогать другим. Я думал, может, мне тоже нужно. Но я музыку люблю
Сергей лукавит: он часто дает с «Волгой-Волгой» благотворительные концерты. И все участники группы однажды собрались и сдали кровь на типирование для регистра доноров костного мозга. Ему даже не пришлось их просить.
В один момент Сергей расстроился, что он находится немного в стороне от коллектива из-за нового образа жизни. Но он научился с этим жить. «У нас в райдере (перечень условий и требований, предъявляемых артистами к организаторам выступлений. — Прим. ред.) прописан один вегетарианец, но это даже модно. Они занимаются своим, я — своим. Я их люблю всех по-своему. Не пытаюсь им по мозгам ездить. Пусть делают, что хотят».
До этого Сергей никогда не задумывался становиться донором. Хотя себя тогдашнего он и не вспоминает, будто это был другой человек. «Был период, про который я вообще мало что могу вспомнить. Лет пять моей молодости. Что это за человек был?». Круг общения тоже сменился: «С друзьями, от которых я уезжал в ноябре 2016, я ни разу не списался, когда приехал».
Сергей не видит опасности: сейчас у него стопроцентное кроветворение (непрерывный процесс образования новых клеток крови. — Прим. ред.). От него зависит только не потратить это кредит впустую. Он верит, что не вернется к плохим привычкам и не станет впадать в депрессию. Раньше он считал, что подавленное состояние — обязательный атрибут творческого человека. «Но нет. Качели жизни — вот обязательный атрибут. Это нормально. Нужно жить так, что тебе никто должен, а ты должен всем. Это тяжело, но, кто так живет, почти никогда не бывает несчастлив».
Неродственные брат и сестра
— Я не знаю, как себя с донором вести, — Сергей за несколько секунд поменял три позы. — Когда спасаешь жизнь кому-нибудь, потом ответственность за него чувствуешь. А я что-то… Пока не знаю.
— Ты же наверняка строишь в своей голове сценарий, как всё это пройдет?
— Я стараюсь думать, что я родственника встречу. Бывает же такое, воссоединился с семьей. Я уверен, мы друг другу понравимся. Мы же теперь одной крови. Буду ездить к ней в Калининград, а она — ко мне, — улыбается Сергей.
Обстановка у всего этого мероприятия очень камерная. Люди в зале «все свои» — врачи, доноры, настоящие или бывшие пациенты, их родственники, волонтеры. Они все выступают со своими историями. До Сергея и Любви здесь встретилась еще одна пара донора и реципиента — двое мужчин, которые потом вместе уходили с семьями.
Сергей настраивает гитару. Через несколько минут подтягиваются его ребята из группы. До этого маленькое предисловие, что Сергей — бывший пациент, который нашел донора костного мозга. Любовь потом уверяла, что ее интуиция сработала и сомнений, что именно он тот, для кого она сдавала костный мозг, не осталось. Она сидела рядом со мной и первый раз улыбнулась за всё время, когда они начали петь. Улыбка и потом не спадала с ее лица. Кто бы знал, что радость — обычное ее состояние. Выступление Сергея она снимала на телефон от начала до конца.
«В утренней каше комочки мне обещают экстаз. Прилетайте мои ангелочки, самое время сейчас», — поет Сергей строчку из песни альбома, который записал в больнице. Вряд ли он догадывался кто из присутствующих его донор. Когда Любовь пригласили на «сцену», Сергей был в шоке, но шок быстро сменился на растерянность и радость вперемешку. [/vc_column_text]
«Такой позитивный, такой замечательный!» — кричит Любовь и пытается сбивчиво рассказать, как она стала донором. Но эмоции берут верх, и она опять срывается: «Мы победили! Нам Бог помог!».
У Сергея нет слов, и единственное, что он смог выдать: «Желаю удачи всем, кому предстоит такое дело. Спасибо».
Через несколько минут после окончания они уже будут рассказывать друг другу о себе. Сердце, которое у обоих бешено колотилось, теперь стучит в привычном ритме. Остались только облегчение и радость, как говорят оба. В этот день Любовь и Сергей просидят за разговорами до полуночи.
Сергей к этой простой истине пришел тоже, поэтому жить ему сейчас намного легче.
— О чем ты мечтаешь?
— О детях. А с музыкой… Я всю жизнь мечтал написать одну песню, от которой все вааау. Выразить простыми словами то, что я чувствую. Только одна песня. Мне будет достаточно.
Текст: Ксюша Дудкина
Фотографии: Карина Гайфуллина
Стань донором крови!
Сдавать кровь — простой способ спасать жизни людей. Становитесь донором и регистрируйтесь в DonorSearch, чтобы следить за своими донациями и получать приятные бонусы!
